Твой однокрылый А.

скоро 26-е. с "блестящими" выводами пора завязать.

Впервые мы видим его в ночь с шестого на

седьмое. У него бутылка вина,

он неряшлив, пьян, и совсем не нравится нам.

Мы переносимся в детство, где волна солона,

где янтарными брызгами солнца цветет спина.

Или в старость, где сосны, горы и снежный наст,

на тропинке к порогу теплый отсвет окна.

Или в год, когда он успешен, и этим всех доконал.

Он въезжает в дом с видом на Обводной канал.

У него берет интервью центральный канал.

Через год с небольшим умирает его жена.

Через три -- отказывает спина.

Через пять ему уже не верна

ни одна строка, ни одна струна, и его страна

чем-то неизлечимым заражена.

Мы читаем. Рифма одна. Рифма зла, точна;

кроме глинистых ям с промерзшей землей у дна

и тревожного сна ничего не сулит она.

Мы осведомлены -- в этом наша боль и вина.

Мы листаем его, и он перед нами наг.

Правда, нужно признать, есть ещё одна сторона:

мы сейчас говорим про него, а не он -- про нас.

Дана Сидерос/запись первая

иллюстрация/Света Дорошева