Powered By Blogger

8/30/11

безысходным девочкам

белые пески
Мы лежали на берегу, в песке.
Марыся – смуглокожая, незадолго до летних каникул покрасилась в нежно-русый цвет, и стала как мальчишка с выгоревшей головой; задорные глаза на темном, быстром лице.
Мила – непоправимо белая, загар её избегает; она похожа на большую нежную птицу с черной головкой; и когда заходила в воду, долго вскрикивала, как птица.
Я даже присаживался на песке и всматривался в небо: не прилетит ли к ней кто-нибудь, на тяжелых белых крыльях, отвечая на её высокие сигналы неприятным голосом.
Когда мы, озябшие и красивые, выходили из воды, за нами тянулся рой слепней: они прилетали на вкус влаги и делали бешеные, раздраженные круги.
Я поставил себе целью извести всех слепней на берегу и нарушить равновесие природы в этом милом уголке. Каждое утро, выспавшийся и уже немного пьяный я убивал две сотни слепней, или чуть больше.
Девочки мои взрослые, каждой – около тридцати нежных лет, смеялись, а потом грелись на солнце, забыв обо мне и моих битвах.
Слепни снова и снова слетались к моему мокрому, только что покинувшему воду, телу, - я научился ловить их, не глядя, по звуку. Многие успевали усесться мне на плечи, на ноги и на бритую голову, и я жестко бил себя, с наслаждением чувствуя: попал!
Несколько суток труд этот казался совершенно бессмысленным. Слепней оставалось столько же, и они по-прежнему были самоубийственно глупы и стремительно злы.
На четвертый день что-то изменилось.
На пятый результаты моего труда стали очевидны: прилетал разве что один, дикий и неуместный; иногда два.
Мы отмахивались, без раздражения.
Природа побеждена, что нам оставалось желать ещё.
Рыбы, впрочем, привыкли к сытной кормежке и плавали возле берега, разглядывая, не осыпаются ли на них новые насекомые дары.
Но никому из нас уже не было дела до рыб. Мы сами себе были и слепни, и рыба, и вода, и небо, и белые пески.
Место это называется Белые пески. Пески здесь действительно странно светлые и рядом течет река Керженец. Она быстрая и чистая. Мы берем воду из реки, кипятим и пьем чай.
Но чаще мы пьем вино, и почти не пьянеем.
На шестой день, пробираясь утром от неприметной своей и малой деревни к Белым пескам, мы обнаружили на нашем бережку тихую бабушку, которая читала книгу, лежа на полотенце.
Долгое время мы вели себя скромно, а потом бабушка как-то слилась с пейзажем, и мы понемногу забыли о ней.
Нет, ничего такого, нет... По очереди я водил Милу и Марысю купаться, возил в воде на себе, носил в воде на руках и делал вполне приличный водный массаж; иногда, впрочем, целовал.
Потом наша нечаянная спутница заметила, что девушек я вожу разных, а делаю с ними одно и то же, и стала к нам внимательнее.
Каждый раз, когда мы возвращались к воде, она клала книгу рядом и вглядывалась в нас. Мы не хотели никого огорчать, и почти не смеялись.
Переплыв реку мы подолгу разглядывали следы на песке: там кто-то бродил ночами, оставляя десятки разорванных надвое ракушек.
А сразу над обрывом начинался густой, темный, непролазный, языческий лес. Мы попытались углубиться в него, но только оцарапались.
Вернулись в реку, поплыли к своим покрывалам; и снова лежали подолгу и не дыша.
Однажды вечером в лесу раздался явственный хруст, и мы долго смотрели широкими глазами меж деревьев, ожидая лося.
Лось не пришёл.
А бабушка ушла, я забыл сказать. Ушла, да. Мы вспоминаем о ней с нежностью.
У Милы в тот вечер были такие острые и беззащитные лопатки, и почерневшие коленки в белом песке. Марыся, безысходная моя навек девочка, расширяла глаза, как будто лось всё-таки вышел и пил воду у меня за плечом.
Раз в неделю мы ездили в соседнюю деревню в магазин, где покупали себе много полезных съестных и спиртных вещей.
Мы встретили там все ту же бабушку, и она вышла за нами на улицу из магазина.
В моей большой и простой машине сидели и Марыся, и Мила, и я, и ещё трое детей, весёлых и загорелых. Двое из них зовут меня папа, и они знают, что говорят. А третие чадо никак меня не зовёт, оно ещё не знает слов, потому что мало и молодо.
Марыся и Мила гладили их по крохотным зефирным головам и кормили с ладоней.
Иногда я думаю, что Бог ничего не понимает в добре и зле, в нашей печали и нашей глупости, в нежности и доброте человеческой.
Ясное и прозрачное сердце хочет видеть он в человеке, - толкающее легкую и горячую кровь по легкому, честному, горячему телу.
Что там добро, зло, печали и страхи…
Белые пески пересыпает он, и ему нежно самому, и мы струимся, и касаемся друг друга легко, потому что если мы потеряемся, кто нас найдет, где нас искать, кому мы нужны. Никто, нигде, никому.
Белые пески и теплые ладони, прикоснитесь нас.

Захар Прилепин

8/26/11

Music is beautiful decay. BON IVER perth

I'm tearing up, acrost your face
move dust through the light
to fide your name
it's something fane
this is not a place
not yet awake, I'm raised of make
still alive who you love
still alive who you love
still alive who you love
in a mother, out a moth
furling forests for the soft
gotta know been lead aloft
so I'm ridding all your stories
what I know, what it is, is pouring - wire it up

you're breaking your ground


just very beautiful Giovanna Battaglia

MIKAEL JANSSON

8/22/11

не допусти

есть желания, которые не должны сбываться
смысл в том, чтобы хотеть так сильно
лишь бы не позволить им осуществиться
жаль только, что есть одно мизерное "но" - 
сейчас, тебе этого не понять

8/21/11

# music is love. My Sunday

"someway, baby, it's part of me, apart from me"
you're laying waste to Halloween
you fucked it friend, it's on its head, it struck the street
you're in Milwaukee, off your feet

...and at once i knew i was not magnificent
strayed above the highway aisle
(jagged vacance, thick with ice)
i could see for miles, miles, miles

3rd and Lake it burnt away, the hallway
was where we learned to celebrate
automatic bought the years you'd talk for me
that night you played me 'Lip Parade'
not the needle, nor the thread, the lost decree 
saying nothing, that's enough for me

..and at once i knew i was not magnificent
hulled far from the highway aisle
(jagged vacance, thick with ice)
i could see for miles, miles, miles

christmas night, it clutched the light, the hallow bright
above my brother, i and tangled spines
we smoked the screen to make it what it was to be
now to know it my memory:

...and at once i knew i was not magnificent.
high above the highway aisle
(jagged vacance, thick with ice)
i could see for miles, miles, miles

Sunday Dreamers

 в мечте нет горизонта
Tulum/Mexica
by Terry

Followers

ранее..